Владимир Ресин — один из последних членов администрации Юрия Лужкова, кто до сих пор остается в системе власти. После ухода из московского правительства в 2011 году он занялся проблемами дольщиков и развитием строительной индустрии в Госдуме. Одновременно Ресин курирует городскую программу строительства храмов шаговой доступности.
В интервью «РБК-Недвижимости» бывший руководитель московского Стройкомплекса рассказал о том, как изменился город за последние десять лет, и о том, чему сегодняшним властям можно поучиться у Юрия Лужкова.
— В этом году девять лет, как вы ушли из московского правительства. Не скучаете по большой политике?
— Я, наоборот, только сейчас пришел в большую политику. Работая в правительстве, занимался хозяйством: строительством, развитием города. Политиком у нас был мэр Москвы, а мы — исполнители. Если каждый в правительстве будет заниматься политикой, город будет хуже, чем он был в конце 80-х годов. В Думе интереснее: я возглавил экспертный совет по строительству, промышленности строительных материалов и проблемам долевого строительства, занимался организацией строительства парламентского центра.
— Жалеете, что проект не получился?
— С одной стороны, жалею, а с другой — рад: будущие поколения это сделают. Тогда ведь только денег не хватило. Земля под строительство отведена, техническое задание есть, вся инженерия сделана.
— А какой в нем смысл сегодня? В этом году должна начаться реконструкция здания Госдумы, на Петровке строится новый корпус Совета Федерации — на это в общей сложности планируется потратить больше 7 млрд руб. И потом, в городе достаточно готовых площадок: часть министерств, например, переехала в «Москва-Сити».
— Это разные вещи. Министерства — это исполнительная власть, они переехали и у них блестящие условия. Между прочим, про «Москва-Сити» нам в свое время тоже говорили, мол, зачем это нужно, а вот видите, оказалось, что нужно.
— Район «Москва-Сити» получился совсем не таким, каким задумывался. Вам нравится результат?
— Проект блестяще реализован. В таком крупном мегаполисе, как Москва, появился настоящий деловой центр, который соответствует всем канонам не то что сегодняшнего дня, а еще и завтрашнего. Никто не предвидел, что туда переедет правительство. Благодаря этому центру все, что рядом находится, очень здорово выросло в цене. Из расположенных рядом хибар, которые мы не успели снести, уже никто не хочет уезжать.
— Тут другая проблема: агрессивная застройка этих территорий, причем высотная. Под угрозой оказались Бадаевский завод, фабрика Сакко и Ванцетти, вся набережная Тараса Шевченко.
— В Москве ничего просто так не делается. Есть генплан, есть проект планировки территорий, все это запланировано. Все утверждено в генплане, и ничего сверх генплана там не будет. Почему? Потому что это преступление. Проект застройки Бадаевского завода прошел общественные слушания, все взвесили, работали профессионалы. Уже даже другое поколение, не мое, утверждало этот генеральный план.
— Почему Москва до сих пор не получила статуса исторического поселения?
— Это вечный вопрос.
— И все-таки.
— Во-первых, у нас в Москве есть объекты, охраняемые ЮНЕСКО, — тот же Кремль. А объект исторического наследия имеет мало того что свои границы памятника, так далее идут охранные зоны и зоны регулируемых регламентов градостроительной застройки. И все это подчинено федеральному закону об охране культурного наследия и соответствующему постановлению федерального правительства. В Москве вся центральная часть города накрыта историко-культурным опорным планом, и все территориальные зоны с особыми условиями регулирования застройки находятся под контролем сразу двух законов — Градостроительного и Земельного кодексов. Последние изменения, я уверенно говорю, принимались уже при моем участии как депутата Госдумы. Чего еще надо? Нужно просто следовать этим законам и исполнять утвержденный ими порядок, не допускать нарушений.
Возвращаясь к району «Москва-Сити», мы провели туда несколько станций метро, сделали въезды и выезды, обеспечили всей инфраструктурой. Так что там никакой излишней плотности застройки нет. Бюджет города — больше 3 трлн руб. Когда я временно исполнял обязанности мэра Москвы и сдавал этот пост Сергею Собянину, у меня был около 1 трлн руб. Он за девять лет увеличил его в три раза. Все это дает возможность строить такими высокими темпами.
— Это ведь не только вопрос денег, но и планирования. Какими, например, были параметры градплана, на которые вы опирались в 90-е? Есть ощущение, что власти тогда не были готовы к тучным нулевым.
— Тогда мы об этом не думали. Стояла только одна задача — удержать город и наметить элементарные программы, чтобы выйти из сложившегося тупика. А выйдя из него, мы начали прорабатывать вопросы дальнейшего развития города, чтобы снова не попасть в этот тупик. Уже тогда было понятно — та территория, которая имелась у Москвы, не даст возможности городу развиваться. Для какого-то маневра требовалась новая земля. Но пробить этот вопрос удалось только в 2012 году, когда за счет присоединения Новой Москвы город вырос в 2,5 раза.
— А в 90-е что этому помешало?
— Не было политической воли. Руководство Московской области выступало против, да и высшее руководство нас не поддержало.
— Сейчас, спустя почти восемь лет, это решение кажется вам оправданным? По сути, Москва получила еще один большой спальный район, который плохо интегрирован в городскую ткань.
— Откуда такое мнение?
— Большинство построенных объектов — жилье и сопутствующая инфраструктура, тогда как драйвером развития всей территории должен был стать парламентский центр.
— Парламентский центр — сотая часть того, что там планировалось построить.
— Но смыслообразующая.
— Не преувеличивайте. В Новой Москве появится целых 12 точек роста. Например, офисный парк «Комсити» в Румянцево. Будет и тот же административно-деловой центр в Коммунарке, в составе которого на первом этапе рассматривали вероятность строительства парламентского центра, а позже от этой идеи отказались. Выделили для него землю в Мневниковской пойме.
Новая Москва — пример принципиально нового — комплексного освоения территории, когда сначала создаются рабочие места, прокладываются дороги, появляется вся социалка, а уже потом строится жилье. То, о чем мы мечтали, случилось в Новой Москве. Но Боже упаси переселять туда людей силой. Люди что, быдло, что ли? В 1960-е года я был начальником участка и видел, как жителей центра Москвы выселяли из сносимых хибар и переселяли в Медведково, в Отрадное, в Свиблово — это деревни были. Метро тогда туда не доходило, ездили на трамвае. Я сам жил в районе ВДНХ и каждый день ездил в Горный институт. Сначала на троллейбусе, потом у Ботанического сада садился на метро и ехал до «Октябрьской», дальше шел пешком. Лужков, кстати, учился в соседнем здании, в нефтяном институте. Но ему легче было, он с Павелецкого вокзала ехал.
— Вы тогда уже познакомились?
— Нет, мы пять лет учились в одном здании. Как все студенты, ходили в одни и те же пельменные, в парк Горького — и ни разу не пересеклись. Познакомились только в 1986 или 1987 году, работая в Моссовете. Он возглавлял Агропром, а я курировал строительный сектор. С тех пор почти не расставались.
— В последние годы тоже?
— В последнее время мы не общались.
— Как вам кажется, Москве сегодня не хватает Лужкова?
— Он был нужен и хорош для того времени. Не мы выбираем время, а время нас выбирает. Его тогда время выбрало, он блестяще справился с теми задачами, которые перед ним стояли, вывел Москву на другой уровень. Сегодня Москва привлекательный во всех отношениях город, фундамент этого заложил Лужков.
— Сегодняшним властям есть чему у него поучиться?
— Мне кажется, все хорошее, что он делал, и так сохраняется. Никто ничего не ломает, а наоборот. Повторюсь, фундамент всего, что происходит сегодня, был заложен нами в 90-е и нулевые. Если фундамент плохой, дом рухнет, а если хороший, дом будет стоять гораздо больше положенного. Вот мы ругаем, и правильно ругаем пятиэтажки, а они вместо 25 лет прослужили больше полвека, а первые серии — 70 лет. И сегодня город заменяет это устаревшее во всех смыслах жилье на новое и комфортное, которое соответствует всем современным стандартам и нормам строительства. Время этого требует. И в основе этой работы используется накопленный опыт тех же 90-х.
— Лужков любил архитектуру, дружил с архитекторами, не стеснялся высказывать собственные предпочтения, а Собянина все это, кажется, не интересует. По-вашему, какая позиция лучше для города?
— Собянина архитектура тоже интересует, он лично всем занимается. Сегодня Собянин — главный строитель Москвы.
— Но мы его вкусы мало знаем.
— «Зарядье», например. Чем плохой вкус?
— Это проект Путина, как известно.
— Да, конечно, но за его реализацию отвечал Собянин. Просто он более сдержанный человек, чем предыдущий мэр, не пиарится. Посмотрите на детский парк в Нагатино. Мы говорили, говорили, да так и не сделали в Мневниках детский парк, хотя земля была отведена еще в 80-е годы. Денег, правда, не было. А Собянин не говорит, но делает. Столько метро, как сейчас, не строилось и в советское время. Я не принижаю роли Лужкова, все-таки я 18 лет был его правой рукой. Кто-то называл эти башенки ресинскими, кто-то — лужковскими. А это не ресинские и не лужковские, это от голода архитекторов, которым Ресин разрешил что-то поменять.
— Не жалеете, что разрешили?
— Не о чем жалеть, все было сделано правильно.
— Так не бывает.
— Мы с Юрием Михайловичем поторопились снести гостиницу «Россия» — я считаю это ошибкой.
— В смысле, вообще не надо было сносить?
— Сносить нужно было в любом случае, но сначала — подготовиться, решить, что будет на ее месте. Мы это не сумели сделать. За это время Москва смогла настолько подняться, что стало возможным открыть в центре города парк, а не торговый комплекс. Парк с концертным залом лучше, чем любое здание, которое могло бы появиться на этом месте. Но и у этого проекта есть критики. Недовольные будут всегда.
Вы знаете, что нам останавливали строительство Поклонной горы? У меня из-за этого даже микроинсульт случился. Я был начальником «Главмоспромстроя», это генподрядчик строительства, в какой-то момент Ельцин позвонил мне по «кремлевке» и попросил остановить проект из-за протеста «зеленых». А теперь Поклонная гора — символ Москвы. Лужковская Москва — это не башенки, это Поклонная гора, Гостиный Двор, храм Христа Спасителя, Третье транспортное кольцо, Манежная площадь и многое другое.
— Манежная площадь — так себе символ, нет?
— Это первый пример использования подземного пространства, помимо подземного перехода и метро. А эстетика — эстетика дело вкуса каждого. Моей жене эти зверьки тоже не нравятся, а мне нравятся.
— Есть другие, не менее одиозные проекты — от «Европейского» до театра Et Cetera. Вы готовы к тому, что их снесут?
— Нет, конечно — мы строили на века. Какие-то временные конструкции можно и снести, а капитальное строительство надолго. Если что-то делаешь всерьез, надо делать надолго. Например, мы сейчас будем ставить памятник Потемкину в Севастополе.
— Кто — мы?
— Мы с депутатами Госдумы. Сами собрали деньги, Медведев с министрами добавили. Я под руководством Зюганова курирую этот проект. Мы пригласили московского скульптора Николая Кузнецова. В прошлом году проект прошел общественные слушания, в этом году памятник должны открыть — недалеко от порта. Вы такого молодого Потемкина еще нигде не видели!
— Как идет программа строительства храмов шаговой доступности, которую вы курируете?
— Москва снова становится золотоглавой. Мы приближаемся к сотне построенных храмовых комплексов, причем каждый храм не менее чем на 500 человек. Они строятся в тех районах, где на миллионы жителей не было ни одного храма.
— Вместе с тем мы видим, что люди активно протестуют против строительства храмов, особенно если их планируется возводить на территории парков.
— С этим надо считаться. Там, где мы ошиблись, меняем планы.
— А где ошиблись?
— Я напомню, подавляющее большинство современных районов Москвы были спроектировано в то время, когда храмы разрушались. В итоге с подбором подходящих для возведения храмов участков работали в условиях повышенной сложности. На этапе поиска свободных площадок от 27 участков пришлось отказаться вовсе. Районы столь плотно застроены и густо заселены, что превращали поиск участка в заведомо сложный ребус. По разным причинам где-то обилие инженерных коммуникаций не позволило вести строительство, где-то не учли настроения жителей. А ведь именно по причине плотности населения храм в таком районе просто необходим.
Сейчас говорить об этом уже не имеет смысла, потому система тщательно отлажена и выбор места расположения определяется в утвержденных проектах планировок. Этот порядок определен, строго контролируется и не единожды обсуждается на ГЗК под руководством мэра. Если видим протесты, идем навстречу, но все равно стараемся людей убеждать. Иногда получается. Из последних примеров — храм святой Ольги в Останкино на Новомосковской улице и храм Николая Чудотворца на Лодочной.
— Что надо сказать человеку, которому нужен парк, а не храм, чтобы заставить его передумать?
— По-разному. Например, на улице Бажова в Ростокино достраивается храмовый комплекс, у которого были противники. Среди них — и провокаторы, но с ними легче. Я пригласил одну из активисток к себе в Госдуму, принял в своем кабинете. Она хотела, чтобы из ее окна сохранился вид на скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница». Митрополит Марк, который тоже присутствовал на встрече, пригласил ее к себе для беседы. Он встал перед этой женщиной на колени и объяснил, что людям нужен храм. Это произвело на нее такое впечатление, что она из противников превратилась в ярую защитницу строительства храма. Сейчас там ни одного протестующего. Три года строится уже, деньги на завершение строительства собирает все мордовское землячество в Москве, республика Мордовия подключилась. С людьми всегда надо разговаривать, даже если их мнение ты не разделяешь.
— Как вам кажется, власти сегодня достаточно разговаривают с людьми?
— Там, где я сталкиваюсь, достаточно. Это видно, например, по тому, как идет программа реновации. Я один из авторов программы сноса пятиэтажек, и первой, и второй. Тогда она реализовывалась по понятиям, а сейчас — по закону.
— Что значит «по понятиям»?
— Закона не было. Было постановление, но не закон. Мы делали программу на свой страх и риск. И делали так: меняли квартиру на квартиру в пределах одного района. Это была вынужденная мера. Денег у города не было. Тем не менее за 20 лет расселили 1722 дома, дали новые квартиры 350 тыс. людей. Но всем не угодишь. Теперь те, кто голосовали против реновации, просятся, но уже не могут попасть в программу. Критиков у нас везде хватает, они и в Думе (Мосгордуме. — Прим. ред.) у нас сидят.
— Вам нравится такая Дума?
— Я вообще люблю, когда можно с кем-то поспорить.
— О чем сейчас спорите?
— Да обо всем. Например, утвердили двухлетний бюджет — принципиальный вопрос. Одни настаивали на том, чтобы больше денег на образование, другие — на здравоохранение, третьи — на инфраструктуру, четвертые — на пенсионеров. Сейчас гораздо большие средства направлены на инфраструктуру. И это оправданно — идет работа на опережение. А в наше время больше тратилось на социалку. К нам тогда толпами приходили, правда, за горло не брали. Москвичи терпеливые.
— Сейчас тоже?
— Терпеливые — что тогда, что сейчас. Ко мне же часто приходят на прием, но меркантильных, личных вопросов почти нет. Чаще всего обращаются с общественными вопросами: построить детскую площадку, сделать парк, организовать парковку, провести метро.
— Летом еще были массовые протесты за честные выборы в Мосгордуму — тоже общественный вопрос, не личный.
— Я за свободу высказывания, но эту кампанию превратили в чисто политическую игру.
— Зато мы получили Думу, где, как вы говорите, есть с кем поспорить.
— Ее можно было получить и без этих игр, без перекрытия дорог и прочих неудобств.
Источник: rbc.ru